Женщина, продайте мне старые вот
эти тарелки, принуждённо ими обзаведусь.
Незаметный, как боль, день получился вор
сам у себя; немножко, пожалуй, вдумайся.

Какая изнанка и кому видна,
если платья рвутся, но не могут взлететь никак
с манекенов шпионских и бледных, по коим прошла волна
безупречности, как кропленье ретивое по рубашкам чужих карт.

Женщина, ты ведь говорила про грохот рассветный
баков своему человеку в его густые промили? —
В ходе любой революции счастье свергли,
а ты осталась, ты ли.

Вручи мне, поблёкший круговращенья символ,
этот фаянс, чтобы во двор к нему
спускались горячие голуби и уже больше не было сильной
жажды, которая жизнь в длину.