1.

Вновь ветви уже не те укоры,
ветра – не те проходимцы нищие вдоль дорог,
и я одеваюсь с намерением из комы
материи выйти, но на ключах брелок.

До тех пор, пока только сгущаются выхлопные пены,
можно безбоязненно продолжать пилить
вокруг света из окон, которые патогенны,
как некротические клетки в гидропирите.

Кто угодно от них отвернётся – будто надежды
нигде уже не занять – как не превратиться в миг,
когда ночь одним дыханием задерживает
и лай, и свист, и слова всех книг.

Ах юное утро, когда ты настаёшь в тот час
и реалист-автолюбитель пророчит кардан в утиль,
дорога уже давно возникает, мчась
к направлению неразобранного пути.

2.

Выполненные дни приобретают на воздаяние новые дни –
объёмом с выкуси, с незатронутые сердца,
и все в этой очереди чаще выглядят последними,
с конца.

Драгоценное отличается от того, чем я жив,
силой сиянья любви; понуждаясь этим,
пейзаж из памяти, впрочем, делается плешив
и бесцветен.

А я ответвлённый в нём от себя – но не разветвлённый,
и не настолько могуч, чтобы ратовать вдруг посмел
в час их исчезновенья – за степи, леса, водоёмы
и фронт атмосфер.

Да и какие могли быть цвета? – рябые, наверно; местами пегие,
сухие цвета, то есть к резкому, скорому
похолоданию – или к новой цене привилегии
ускользнуть, в сторону.

Именно там нет ничего об упрямом, упёртом
и даже что-то умевшем, когда впервой –
как для звёзд у космонавта, вынувшего за бортом
наушники с оперой.

3.

За произвольной тишиной твоей, которой тихо горд ты,
не уследить, и даже всякой тьмы в конце: вот сам,
когда, не тяготея больше к полюсам,
мир всматривается в собственные натюрморты –
и узнаёт лишь те, чьи краски стёрты.

Несомненно. Всё, что намечало уцелеть, –
ошиблось, видимо, на измеренье, или руку.
Ах тишина твоя – щемящему, не меньше, звуку
сколоченная наспех клеть.

От станции влекут заветные ростки
в коробках и кульках, и до грозы не выйдет;
земля, однако, оборот как вычет
ещё не сделала, произрастая взапуски
в рассаде звёзд, которые близки
и быть достойными самих себя погаснут.

4.

Тиканье в доме, и слёток в ладони.
Странно за снедью куда-то ступать.
Я зауряднее нынче, чем до-ми-
соль, чем смеситель, который опять.

Верному другу то же, по кругу,
робко цежу и скулю и кричу:
мир превратился в медвежью услугу –
мне это благо не столь по плечу.

С фаршем мушиным станешь мужчиной?
ангел, чей выбор, не выбор – полёт:
слишком стремглавый, за первопричиной,
ввысь, где чирикает – значит, поёт.

5.

*обращение с пенька

В непременной всемирной глуши,
где следы на тропе погорели,
где иголка от ели
просто падает, где доселе
только ветер вершины крушил,
я к тебе обращаюсь – к тебе –
потому что зарёкся когда-то:
за молчанье расплата
настигла, но виновата
если в чём и была – то надежда. Теперь

не пеняй на бесстрастность, ропща,
и невнятность вменяй не любому
ужасу: просто кому
лучше в горле, и, тонну
немоты облегчая в вещах,
вразумись что ли толикой: ты
разрастаешься, честное слово,
в незнанье, в безмерность зова
относительности, чья зона
столь обжита, как часом пусты

проживанья, и адского может порой не хватить терпежу:
навлеки на себя ипостась хоть угодную свету –
здесь по-прежнему нету
остановки, где можно покинуть планету
печали, которую время сказало кружу
и не надо иного. А детищам нашим – вперёд:
оскуденью и праху вольготно в любой таракани;
то, что можно руками
потрогать, согреть в стакане,
то, что нужно признать – оприходуют наперво. После – черёд

то ли нежности, то ли безволия: были при нас,
да вошли в эту глушь, заплутали, заэхали птахам;
и прощание взмахом
ольхи, точно дряхлый знахарь,
тяжело исцеляет нашу прижизненность. И сейчас
ты, должно быть, уже замечаешь урон,
подношением коего мне по наивности мнилось
навлечь ненароком милость
на себя, маскируя минус
в плюс, когда он тоже не нужен, но усмирён.

6.

Обмен мечтами – облака полудня.
Портреты возвращаются на цепь.
Не юноша, не девушка, не лютня,
и трое все закованы в ларце.

От сна до сна несносно продираясь,
я чахл, но дотошный – вопреки
миру, у которого дела есть
значительнее некоей строки.

Никто нас не клонирует – зачем мы
в обшивке незадавшихся времён, –
подобные последствиям плачевным,
и ими же наш взор уже пленён.

И безопасность в жилых домах нам как суть.
Закат лобызает в горячей тоске места,
где полегло динозавров и заканчивается путь
в никуда. Никто бы не стал
дальше. Чешуя
времени разлетается и виден пузырь-двучлен.
Я счастлива, но счастлива ли я –
произносит невеста. Счастлива, а зачем.
Ещё немного – и начнёшь, пожалуй,
оправдываться. Ну вот.
Прими же сих скороговорок шалый
и оговорок ход.