1.
Заметим: с невысокого холма
обзор на мысль — которую заныкал
впрок, ведь голова пока полна
по самое, и всяка закавыка
на месте — ну неплох. Но если ты
о высоте опомнишься, учти, что
тебя ничьи не приведут следы
вверх, а лишь туда, где просто чисто.

 

Итак, ты видишь вид. Тут заболит
бинокль и пошатнётся мостик
капитанский! будто бы аид
под ним, как подсознанье в мозге: —
добротный ракурс. С мимолётных пуль
и то не столь прекрасна раскадровка.
А то, что ум неуправляем — это пульт
потерян; и теперь неловко.

 

Пошатываешься? ну-ну.
А мог подделать каждую песчинку
любой пустыни, в ширину, длину
и глубину столь персональную! Бесчинству
предпочесть горазд
раскованность, теперь ты лучше прямо
отмолчишься — путь иной, но раз.
Ах, бездна смысла — только яма
на перепутье сдельной чепухи.
И витязь, ошалев от цикла
слововерченья, выжат. И стихи
как ноль без палочки, и эта цифра
заветная — золовка зубочистки.
Считают вслух девчонки и мальчишки.

 

2.
Претензия к ландшафту оформилась в указатель, потом в разметку,
но скоро она станет сплошным одобрением в виде красных ягодных площадей.
Нет. Здесь — чёрных; потому что север спускает сверху
ночь, и вздрагивают изо дня в день
дни. Безгранично безукоризненны, всякие атомы
раскрепощаются и заигрываются по любви.
Далеко ли, близко ли — друг об друга спрятаны
все без разбору, какими ни назови
это терминами. В городе, где на неуловимом наживаемся я и ты,
ещё есть сплачивающаяся к январю вода
и берег с лестницей компенсированной хромоты,
спускающейся куда
надо.
Гений места второго ряда.

 

3.
Проснулся. Двор себе серел
и океан небес как сгинул.
Антенны, выловив сирен,
не распрямились в новый стимул.

 

И точно — нечего смотреть.
Негордый город — наг, облаян —
не может сдерживаться впредь
и плачет в тряпочки окраин.

 

Там, где не жить нам, всё в плену
у жизни тоже (стыд повторный!).
Вслед за тобою загляну
в подкорку карты: тупо вторглись?

 

Но вижу также кожу нас
в пределе общего сустава;
что было разного для глаз,
совсем единым зреньем стало.

 

4.
Если можно видеть тебя наизусть,
то кажется; усердие караулило не зря возле.
Возможно, именно так и реализуюсь.
В воздухе
носится новый, и в ворота груди
влетает сам бомбардир.

 

Страны в своих часовых поясах
никого в никакие заложники даже
и не думали брать. Реставраторы, расписав
глобус, туристы, встретив вдруг в экипаже
дополнительный смысл — все бредить духовными начинают
гималаями, где у подошвы по-тихому тлеет человек-чинарик.

 

Мало ли каким концепциям что светит.
Как смотреть на тебя, я, похоже, усвоил назад тому.
На краю галактики токует безродный тетерев,
посылая сигналы уму
бескрайнему, и вдоль здешних заборов подкошенных я
несломленный расхаживаю, разоблачая явь.