И мыслимое уклоняется, как имя от тебя в невольном эхе,
как тропа от леса, как в дремучем веке
от назначения закон.
Я вижу на опереженье? – или только замещаю
причину двери, одного печенья к чаю,
ничего под рюкзаком?

Да, мысли перевымерли, хотя от оборотней обычно
не  дождёшься – даром что обличье
предметом было, есть и будет торга
с желанием в бесценность жизни жадно
уверовать; посеять смысл. А жатва –
ах ждать её всегда недолго.

Плутая в клетках или петляя между линий,
кичливый оставляя след – вот точно реквизитный хвост павлиний
остался, но без одного пера – верша
судьбу не менее, чем ахинею, знаю:
мы будто вышли к нашего возникновенья краю,
не отняв от чистого листа карандаша.

И там высоты приструнивают друг друга,
там тетива – поскольку сказано – натянута правдоподобно туго
и невероятно кем;
там наше тождество не требует почёта,
и, кажется, уже не наше – чьё-то,
заполучившее бесподобный ген.