Несколько зрячих предметов,
столь неприглядных, что жалость щедра,
закрыть бы глаза им,
но выплыло третье веко,
как новое небо над нами с утра,
как все доктора сказали.

Нега повадная редких
моментов, в которых возможность объять
время – сделалась будто
привычна; так же и с ветки
лист цепенелый не может опять
пасть, и режим без бунта.

Радетель примерный
тоски легендарной и лени, кругом
простёршийся, рыщу
прощенья, но верные нервы
знают, спечься могли бы о ком
они, исключая пищу.

Битый негодный транслятор
чувств одолевших и даже сильней,
теперь он смыкает
не губы, а на спор –
в принципе речь с обитаемым в ней
чудищем коренастым.

То ли гораздым
вперёд поглотить и наброситься вслед
на место совсем пустое,
то ли для распри
дряхлым: каким ещё, повзрослев,
сделаться стоит?

И новые крошки к старым,
и скатерть как самый обширный наждак
тремор ровняет, и в кресле –
сидит бесхребетный: ты стал им,
чтоб повадки затмить свои кое-как
нежностью если.

Однако не в этой она связи,
поскольку её уязвимость – ложь,
смысл её покинет
вот-вот. Уже, пожалуй, вообрази,
какие ты с ней города возьмёшь,
какие.