Это не озарение, а повсеместный лёд. И привычку внедряться в прошлое
под прикрытием слов отступления надо отмучить мирно.
Там ещё тратят то, что осталось с невообразимой пошлины
на терпенье – теперь надобного, как в притоне ширма.

Претворённое, прежде всего, в лицо. Но истинно и сначала – в изъяны, и без различия,
что они – завидные, если беззаботно судить о них в состоянии от ума
фактической независимости; и странно в себе настичь ея
заповедные земли, где шпион имитирует болтуна.

С чем ни лезь в эти владения, они ошалелы и муторны, и весьма бескрайня
их невосприимчивость к литургическому нытью
о четырёх стенах, меняющих без доплаты рай на
веру в чудо, которая справилась бы с пятью.

Ты сможешь спросить лишь себя, где исток посторонней поры:
смещения координат – хотя даже в зажатости горожан
есть намёк на ответ, будто сам алфавит перерыл
всё, что было, но так и не выбрал жанр.